Монгольская система сбора дани стала мощным рычагом в руках князей Москвы, – самого отатаренного из русских княжеств, по характеристике Г.П.Федотова. Система, по которой община платила подать и за тех, кого нет, заставляла посадских людей самих просить о запрещении им менять место жительства. О том же просили и помещики, но пример с посадскими людьми парадоксальнее. Люди сами просили закрепостить себя вместе с соседями, чтобы соседи, убежав, не перекладывали на них свое тягло. И рост Русского государства связан был с ростом и ужесточением рабства. А удальцы, не мирившиеся с рабством, уходили через открытые границы на юг, до Терека, и на Восток, до Чукотки, Аляски и даже до Сан-Франциско. Или восставали, не умели создать новой власти и возвращались под ярмо. Продолжая свой бунт в форме кражи, если плохо лежало барское или казенное добро. Как и сегодня это длится. Наша жизнь – вялотекущая смута.

...Несколько волн энтузиазма прокатились по XX веку, оставив позади горы трупов. Что бы ни захватывало массы, дело кончалось массовыми убийствами. Взрывы энергии, не давшие ничего хорошего, оставили за собой усталость и отупение. На Западе продолжаются формы экономической и общественной жизни, к которым люди привыкли. А нам нечего продолжать и нет сил творить новое. Впрочем, завести семью и воспитать двух-трех детей повсюду не хватает воли. На всем огромном пространстве, от Америки до России, рождаемость ниже смертности и христианская цивилизация физически вымирает. И вот третья национальная задача: своими силами вырваться из инерции рабства и бунта, постепенно уступающей место инерции вымирания; своими силами зажечь сердца для новой жизни, свободной и от буйства, и от апатии, и от хаоса, и от коррупции.

Даже если образованные верхи объединятся и вместе потянут воз, трудно сдвинуть его с места. Колеса завязли до осей. Оглянитесь вокруг: всюду следы выродившихся, измельчавших бунтарских порывов. Кучи мусора на опушке леса, изрезанные и разрушенные скамейки в парках – продолжение того же бунта, бессмысленного и беспощадного, о котором еще Пушкин писал. Сдавленность избытком государства, ограниченность сферы общественной жизни рождали и рождают бунт. Дурак, бросивший банку от пива под куст, чувствует себя Стенькой Разиным, потопившим княжну: пусть дурацкая, но своя воля.

Такой же мертвый след – от круговой поруки по тяглу: мелкая зависть к соседу, высунувшемуся на полголовы выше среднего уровня. Жгучая зависть к олигарху, сумевшему разбогатеть.

...Когда начиналась перестройка, я писал, что школа для нас важнее экономики, потому что экономика первична только на грани голодной смерти, а чуть мы с этой грани отошли – не хлебом единым сыт человек.

Григорий Померанц