Fedor Bogdanovsky
Фантастика. Медведев санцкионировал продажу "скорпортящихся или быстро морально устаревающих вещдоков" до окончания расследования и суда. В том числе "больших партий товаров". Это либо какая-то детсадовская наивность, либо полная подчиненность силовому лобби. То есть, станет еще проще изымать по липовым уголовным делам "большие партии товара" и тут же спихивать их своим фирмам по бросовым ценам. Столь явно коррупциогенного решения я даже не припомню.

Эта история мне напоминает рассказ, такой анекдот, которым со мной поделился один мой хороший знакомый. Он в прошлом довольно известный и очень влиятельный российский бизнесмен, более того, влиятельный российский политик, потому что он много лет был депутатом Государственной Думы и не просто депутатом Государственной Думы, а таким, который в Государственной Думе обладал колоссальным весом, управлял там целыми комитетами и как-то водил, я бы сказал, большие депутатские массы за собой. Теперь вот он живет за границей, занимается совсем другими делами, вспоминает минувшие дни. И, вот, однажды он рассказывал мне, как он общался со своим собственным адвокатом, очень дорогим и очень хорошим адвокатом, каждый час которого стоил довольно значительные деньги. И поскольку речь шла о том, что ему нужно было защищаться при помощи этого адвоката от обвинений, которые выдвигались против него судом в России, он должен был этому адвокату рассказать о разных обстоятельствах своего бывшего бизнеса, о том вообще, как устроена предпринимательская жизнь в России, как устроена политическая жизнь в России и как эти 2 жизни пересекаются между собой, как они друг с другом связаны, как они взаимопроникают одна в другую.

И вот он стал рассказывать о разных важных для его дела обстоятельствах своему адвокату. Адвокат сидел, слушал-слушал, записывал что-то, делал какие-то пометки в блокноте. Потом перестал делать эти пометки в блокноте, отложил блокнот в сторону, продолжал слушать, слушал-слушал-слушал, потом прервал его и сказал: «Послушайте, - сказал он, - вы – мой клиент. Мы заключили с вами договор, я – ваш адвокат, я представляю ваши интересы. Вы согласились оплачивать мои услуги по очень высокой ставке, по той ставке, которую я от вас потребовал. В принципе, чем больше времени я с вами провожу, тем мне это выгоднее, я могу сидеть здесь очень долго и слушать, как вы рассказываете. В принципе, я мог бы сидеть и слушать, и не прерывать вас, потому что время идет, часы тикают и сумма, которую вы мне должны, становится в связи с этим все больше и больше. Но я говорю вам по-дружески: прекратите мне это рассказывать. Все то, что вы мне рассказываете, это все фантастика, этого не может быть. Это несомненно какие-то сказки. Это несомненно плод вашей буйной фантазии. Ничего такого нигде на свете быть не может. Так бизнес не устроен, так политика не устроена. Взаимоотношения между бизнесом и политикой так не устроены».

Примечательно, как в таком положении всё становится ответом в этом особен-
ном смысле, и – тем самым – становится материалом для ответственности. Так,
вероятно, сегодня люди еще не достаточно отчетливо видят, в какой степени,
например, избирательный бюллетень превратился в анкету. Однако человек,
которому не посчастливилось жить в заповеднике, в той степени, насколько он
действует, это хорошо осознает. Мы же всегда скорее согласовываем с угрозой
наши действия, нежели наши теории. Но только с осознанием мы достигнем но-
вой безопасности.
Итак, избиратель, о котором мы думаем, приближается к урне с совсем другими
чувствами, чем его отец или дедушка. Он наверняка предпочел бы остаться от
нее в стороне, но, все же, именно в этом как раз  бы  и  выразился  его  недву-
смысленный ответ. Но также и участие кажется опасным, там, где приходится
учитывать дактилоскопию и хитрые статистические процессы. Почему все же
нужно выбирать в таком положении, в котором больше нет выбора?
Ответ  состоит  в  том,  что нашему избирателю предоставляется возможность с
помощью избирательного бюллетеня принять участие в акте пожертвования
одобрения. Не каждый признается достойным этой привилегии – так в списках,......

С технической точки зрения, выборы, при которых 100% голосов отдаются то-
му, кому нужно, едва ли представляют трудность. Эту цифру уже достигали,
даже превосходили, так что в определенных районах в результате появлялось
больше голосов, чем избирателей. Это указывает на ошибки в режиссуре, кото-
рых нельзя  требовать  от  всего населения.  Там,  где  этим  вопросом занимаются
более тонкие пропагандисты в произведении, результат может быть, например,
таким: 100% – это идеальная цифра, которая, как все идеалы, всегда остается
недостижимой. Потому можно лишь приблизиться к ней – очень похоже на то,
как в спорте приближаются к определенным, также недостижимым рекордам на
доли секунд или метров. Насколько велико теперь может быть сближение, это
снова определяется множеством переплетенных между собой соображений.
Там, где диктатура уже сильно укреплена, 90% «за» было бы уже слишком ма-
ло. Ведь тогда среди каждых десяти человек скрывался бы один тайный про-
тивник: такая мысль не должна прийти в голову массам. Зато 2% недействи-
тельных и поданных против голосов были бы не только терпимым, но и вполне
благоприятным количеством. Мы не хотим здесь рассматривать эти два процен-
та просто в качестве пустого металла или отмахнуться о них. Они достойны бо-
лее подробного рассмотрения. Сегодня как раз в остатках можно найти самое
неожиданное.
Польза от этих обоих голосов для организатора – двойная: во-первых, они дают
остальным 98% голосам курс, свидетельствуя, что каждый из избирателей мог
проголосовать так, как те 2%. Тем самым его «да» приобретает больше ценно-
сти, становясь настоящим и действительным. Для диктатур важно доказатель-
ство того, что свобода говорить «нет» у них не вымерла. В этом кроется один из
самых больших комплиментов, которые можно делать свободе

1951 год

Диктатуры не могут жить на основе чистого согласия, если одновременно нена-
висть и с нею ужас не дают противовесы. Ведь при 100% «хороших» голосов
террор стал бы бессмысленным, тогда встречались бы только «правильные»,
«честные». В этом состоит другое значение 2%. Они подтверждают, что хоро-
шие хоть и представляют собой огромное, подавляющее большинство, но, все
же, они не находятся в полной безопасности. Наоборот, нужно предполагать,
что ввиду такого убежденного единства только особенно упрямые могут вести
себя так, будто они не вместе со всеми. Речь идет о диверсантах, саботажниках
с избирательным бюллетенем – и как  тогда  может  не  прийти  в  голову  мысль,
что они могут также перейти и к другим формам саботажа, если им представит-
ся такой случай?
Вот тут и есть та точка, в которой избирательный бюллетень становится анке-
той. При этом не нужно принимать индивидуальную ответственность за выдан-
ный ответ, все же, можно быть уверенным, что численные соотношения суще-
ствуют. Можно быть уверенным, что те же 2% по правилам двойного бухгалтер-
ского учета появляются также в других списках, кроме статистики выборов, как
например, в поименных списках заключенных тюрем и исправительно-трудовых
лагерей или в тех местах, где только Бог считает жертвы.
Это другая функция, с которой это крохотное меньшинство воздействует на
огромное большинство – первая состояла, как мы видели, в том, что именно это
меньшинство придавало ценность, действительность 98%. Еще более важно,
между тем, что никто не хочет быть причисленным к 2%, в которых становится
заметным злое табу. Нао

Наследственная аристократия

— В социологии вы известны многочисленными и подробными исследованиями современной элиты. Что сейчас происходит в этой части общества: консолидация или все-таки процессы, близкие к расколу? Возможно ли вообще образование контрэлиты и кто в нее может войти? Наконец, какая группа в элите сегодня доминирует: силовики, либералы-технократы или, условно, офшорная аристократия?

— Контрэлита существует всегда.
Это те, кто чего-то не получил, кто обижен, но является частью элиты.
Насчет силовиков и либералов: на мой взгляд, сейчас трещина проходит не здесь. За четыре года президентства Медведева число силовиков в нашем истеблишменте сократилось вдвое (с 45% на начало 2008 года до 20% сейчас).
И лидируют не силовики, а консервативная бюрократия.
Безусловно, она хочет сохранить свое доминирующее положение в обществе. Она хочет сохранить статус-кво, но наведя порядок и восстановив стабильность. Дестабилизация угрожает ее привилегированному положению. Она и раньше была самым могущественным и богатым слоем нашего общества, но только сейчас у нее появилась возможность трансформироваться в наследственную аристократию.
Прежняя система гарантировала все блага только при занятии государственной должности. Я еще в начале 1990-х годов называла этот процесс «приватизацией государством государства». Сейчас дело зашло довольно далеко. У нас появилось уже первое поколение новой аристократии. Без всяких кавычек.