ВОСКРЕСНОЕ УТРО В ПАРИЖЕ С МИХАИЛОМ ХОДОРКОВСКИМ
01 мая 2014, 09:13
Оригинал статьи

1173006
Перевод статьи - inosmi.ru

«Принять вас у себя — большая честь для нас», — начинает Андре Глюксманн. Они с женой Фанфан стали хозяевами встречи.

«Вовсе нет, — прерывает его тот, кто целых десять лет был “железной маской” Путина, самым знаменитым и таинственным узником совести. — Это честь для меня. Вы и представить себе не можете, как приятно было узнать в этом аду, после постоянных голодовок, что где-то там далеко есть французские интеллектуалы, которые помнят о вас, поддерживают вас...»

Он не выглядит как человек, которому пришлось пройти через ад. Здоровый цвет кожи. Моложавая походка. Короткая стрижка, джинсы, тяжелые ботинки — он скорее напоминает вернувшегося из похода горца. Я вступаю в разговор.

— Знаете, всем уже давно не дает покоя один вопрос. Когда в декабре Путин отпустил вас на свободу, и вы появились в Берлине, вы вели себя до странного тихо и осторожно. Я сам...

— Да, я читал вашу статью. И охотно отвечу на ваш вопрос. Да, у меня действительно была сделка с Путиным. Но...

Мы с Андре ошарашенно смотрим на него.

— Но она истекает в августе!

Потом он продолжает, глядя на наши окончательно потерянные лица:

«Почему в августе? Потому что тогда ему в любом случае пришлось бы меня освободить. Поэтому обязательство держаться подальше от политики и заниматься детьми действует только на время досрочного освобождения. А потом...»

Его взгляд затуманивается. Я вижу в нем что-то похожее на страх или, по крайней мере, тревогу. Он внезапно начинает говорить, словно сам с собой:

«Этот режим в принципе никогда не вредит детям. Но потом, когда они вырастут...»

Фраза остается незаконченной. Мы с Андре по молчаливому согласию решаем сменить тему. На какую политическую роль он нацелен? Главы партии? Совести оппозиции? Каким он видит будущее?

«Нет. Я уже говорил, что ничего подобного не будет. Я не собираюсь напрямую заниматься политикой. Но!»

Он поднимает палец, обращаясь к нашей общей подруге Галине Аккерман, словно в поиске ее одобрения.

«Но есть и другая, самая важная борьба, в которой я собираюсь принять активное участие: это борьба за появление в России демократического сознания. Хочу задать вам вопрос: сколько, по-вашему, демократов в стране?»

Мы говорим о многочисленных демонстрантах, которые вышли на московские улицы с протестом против путинских преступлений на Украине.

«Хорошо, но возьмите даже самого радикального из них. И обсудите с ним этот режим, который все единогласно называют диктатурой, подчиненной воле одного единственного человека. В какой-то момент он все равно скажет вам: «Ладно, ладно, но если не Путин, то кто?»

Фанфан прерывает его.

— Ну, а вы сами... Вам приписывают странные заявления о Чечне...

— Не приписывают. Я на самом деле это сказал. Сказал, что готов сражаться за Северный Кавказ, что это наша земля.

Фанфан охватывает ярость.

«Даже если это оправдывает Путина за непростительное и самое кровавое из его преступлений?»

Он же, совершенно не смутившись, пускается в туманные рассуждения о том, что в первой и во второй жизни политзаключенного ему довелось повидать немало чеченских мошенников, воров и т.д. И все это сформировало у него не лучшее восприятие их борьбы.

Теперь уже я прерываю его.

«Как же так? Вы, новый Сахаров... Пример стойкости и отваги... Как вы можете опуститься до такого?»

Он качает головой с видом человека, который не хочет нам противоречить, но все равно останется при своем мнении. И мы переходим к Украине, откуда он только что вернулся и куда в скором времени отправится снова, причем, не исключено, что вместе с нами. Этим воскресным мартовским утром намерения Путина еще не ясны, и многие полагают, что он ограничится Крымом.

«Вы встречались со всеми кандидатами в президенты. Кто, по-вашему, сможет лучше всего дать отпор путинскому аншлюсу»?

Он опять уходит от ответа. Или, наоборот, сразу переходит к сути.

«Настоящий план Кремля в том, чтобы помешать проведению выборов или, по крайней мере, подорвать к ним доверие, найти или сфабриковать нарушения, очернить их. Поэтому...»

Он недобро улыбается.

«Поэтому единственный выход в том, чтобы все кандидаты были по-настоящему безупречны. А для этого есть только одно решение... Не знаю, как вам сказать... Вам, французам, это может показаться неполиткорректным...»

По настоянию Андре он продолжает:

«Мое предложение в том, чтобы установить наблюдение за всеми кандидатами и представителями власти. За всеми без исключения. Я знаю, о чем говорю. В бытность олигархом я сам наделал глупостей! Но если бы за мной с моего на то согласия следило какое-нибудь агентство вроде ФБР, я был бы гораздо внимательнее, и это изменило бы мою судьбу и, быть может, даже судьбу России».

За его улыбкой следует искренний смех. Таково его последнее слово.

Бернар-Анри Леви (Bernard-Henri Lévy)

Татьяна Ан
Алиса Ягубец
"...В Израиле узники концлагерей встречались с местными школьниками и рассказывали о Холокосте. Ну как у нас ветераны встречаются.
В общем рассказали, потом учитель школьников поднимает и их спрашивает какие они выводы сделали. Те грамотно так отвечают, что мол надо уважать людей, которые такие испытания пережили, ценить мир на земле и все такое.

Седенькая старушка, пережившая то ли Освенцим то ли Майданек, вежливо кивала головой, а потом с горечью улыбнулась и сказала, что это все правильно конечно, но главный вывод должен быть совсем другой.

ЗАПОМНИТЕ НАВСЕГДА, сказала она, - что если кто-нибудь где-нибудь обещает вас убить - ПОВЕРЬТЕ ИМ. Не рассуждайте как мы тогда, перед Холокостом, что это у них политика такая, а сами они хорошие и милые люди, что они это просто так говорят. Когда они перейдут от слов к делу СТАНЕТ ПОЗДНО. Верьте тем, кто обещает вас убить. И, если у вас есть силы, берите в руки оружие и убейте их первыми, чтобы защитить себя и свои семьи, если нет - хватайте детей, что можете взять и бегите оттуда, но только не рассуждайте о том, что говорят плохое, а думают хорошее."

Финансовый омбудсмен РФ, Павел Медведев:
Санкции США и ЕС - это последний гвоздь в гроб российской экономики .
" ... В начале 2014 года, до начала крымских событий, статика была плохая. В первом квартале, как известно, капитал минус 5% рост, доходы населения минус 1,5%, а это ужасно, и много других признаков этого положения. В Москве, например, освободились сотни тысяч квадратных метров помещений для мелкого бизнеса, а такого никогда не было, всегда был дефицит этих площадей. А это без Крыма. «Крымская» волна в первом квартале ещё не успела — ну, почти не успела — себя проявить.
А эти рейтинги дают нам, с учётом обстановки, большое подорожание ресурсов. И я думаю, что хуже, чем подорожание. Наши крупнейшие компании закредитованы на Западе, и [суммарный] кредит, который они взяли, уже превосходит золотовалютные резервы ЦБ и правительства. Их порядка 500 млрд, а долги квазичастные (которые на самом деле никакие не частные, потому что берут компании с государственным участием, и те, кто дают кредиты, понимают, что за «Газпромом» стоит государство, что за «Роснефтью» стоит государство, и смело дают кредиты) составляют больше 650 млрд. То есть заметно больше, чем резервы. И эти кредиты в краткосрочном периоде безнадёжны: и «Газпром», и «Роснефть» не могут оплатить их к концу года, поэтому надо будет перекредитоваться. И это было возможно, ведь откуда накопились такие огромные долги? Это всё перекредитовки — предыдущий долг не отдаётся, строится такая пирамида, следующий долг берётся. А сейчас, в этом году, нужно выплатить порядка 100 млрд. долларов, а сделать это невозможно, ведь надо где-то найти эти 100 млрд. В хорошем случае их удастся найти под очень высокие проценты, неподъёмные проценты. Но я думаю, что их найти не удастся.
— А что может помешать поиску?
— Американцы. Они очень контролируют финансовую сферу, они не разрешат нас кредитовать. Достаточно вспомнить, что в прошлом году оштрафовали пять или шесть европейских крупнейших банков на $7 млрд. за то, что те не доглядели за своими клиентами, которые имели дело с государствами-изгоями — Ираном, Кубой и так далее. И эти банки оплатили эти безумные штрафы, потому что просто боялись отключения от долларовых расчётов. Поэтому я думаю, что, если кто-то нас захочет сейчас прокредитовать, то американцы прозрачно намекнут, что будут либо штрафы — которые сделают эти кредиты бессмысленными с экономической точки зрения, даже опасными, — либо отключение от долларовых расчётов, а это мгновенная смерть. Моя гипотеза такая: нам вообще не удастся получить ресурсы.
— И что тогда?
— Тогда нужно последние наши крохи бюджетные отдавать этим компаниям, чтобы они расплачивались. Либо — полная блокировка международных экономических связей. И вплоть до того, что те доллары, которые мы зарабатываем от нефти, будут оставаться на западе и к нам не возвращаться. Как известно, нефть нам девать некуда. Либо она уходит на запад, либо мы её просто разливаем в Сибири, что и делаем отчасти сейчас. Так что рейтинг — очень тяжёлый удар для нас. Не говоря уже о том, что без капиталовложений никакой надежды не было и до событий в Крыму, теперь же надежды меньше, потому что очень многое мы теперь должны сделать сами. Так что очень плохо дело.
— Неужели нет возможности обойти влияние США?
— Практически никакой нет. За последние 15 лет американцы очень хорошо стали контролировать денежные потоки, переломили традиции, за которыми стояли сотни стран. Например, Швейцария попищала-попищала, пыталась долгое время с нами вместе бороться с американцами, чтобы те не заставляли их делать банковскую систему прозрачной. Они жили многие десятилетия за счёт того, что им можно было поставлять капиталы не очень чистые. Думаю, что совсем грязных денег они побаивались, но совсем серые (спрятанные от налогов) деньги они брали с удовольствием, а теперь это прекратилось полностью. Теперь, как известно, вступил в силу простодушный американский закон FATCA, который требует отчёт от каждого банка. К тому же та история с европейскими банками и штрафом хорошо показывает, что американцы видят всё, что происходит.
Конечно, вопрос не в принципе, а в мире. Чтобы совсем нельзя было обмануть американцев, это наивно, но вопрос в масштабе. Когда сейчас обсуждается вопрос о Национальной платёжной системе, меня всегда приглашают на мероприятия по этому поводу, абсолютно бессмысленные. И там, где есть квалифицированные специалисты, разговор о том, что мы при советской власти крали компьютеры (для того, чтобы создать систему платежей, нужен хороший компьютер, у нас их в Туле не куют) — и сейчас будем красть. Но при советской власти крали действительно, но сейчас не удастся украсть, не потому что компьютеры хорошо лежат, а потому что денежные потоки в банках, а банки подвластны американцам...."
http://rus952.blogspot.de/2014/05/blog-post_3900.html

Но поток социологических данных о том, что массы вдруг, вопреки всем объективным экономическим показателям, вдруг почувствовали оптимизм и улучшение (!) ситуации -  это доказательство того, любовь к империи и деспотизму - не следствие запугивания и пропагандистской обработки, это базовые характеристики культуры.  И путь к демократии и миролюбивому национальному государству для России лежит только через слом культурной матрицы.

Зиновий Гердт никогда не рассказывал о войне. Слово «подвиг», слова о пролитой за Отечество крови — невозможно представить себе произнесенными его голосом.
Пафос он снимал одним тембром.
Во время прощального вечера Гердта, осенью 1996 года, на сцену вышла Вера Веденеева, медсестра, которая вынесла его, раненного, с поля боя в сорок третьем, — вышла и, растерявшись от оваций, стала что-то говорить про великую победу… Зиновий Ефимович махнул рукой: Вера, фиг с ними, победили и победили! И обнял ее.
Тот фронтовой эпизод биографии Зиновия Гердта — с тех пор, по слову Валентина Гафта, «коленонепреклоненного», — разумеется, известен всем.
Меньше известны два других эпизода его биографии, биографии борца с фашизмом. В 1950 году, в разгар государственного погрома, он, инвалид на костылях, в каком-то, по слову Гердта, «шалмане» дал пощечину негодяю, презрительно и прилюдно отозвавшемуся «об их нации». Он был готов умереть тут, как готов был умереть в сорок третьем. Его спасло чудо: человек, вставший между ним и погромом. Гердт вспоминал о нем как о втором, вслед за медсестричкой Верой, человеке, спасшем ему жизнь…
А в октябре 1993-го Гердт поехал к Моссовету, чтобы записаться в ополчение и встать на защиту Москвы от Макашова и Ко. И говорил потом, что благодарен Гайдару, который избавил его от позора беспомощности. Это я (апропо, как говорится) — о борьбе с фашизмом...
А теперь снова — об интонации.
Есть удивительная пленка – та, где Гердт с Петром Тодоровским, два фронтовика, под гитару в волшебных руках Петра Ефимовича, поют Шпаликова:
Спой ты мне про войну,
Да про тех, кто был в плену.
Я товарищей пропавших
Как сумею, помяну…
Помянуть товарищей, погибших да пропавших в немецких лагерях (а может, и не только немецких), помянуть, заодно с теми, кто брал Берлин, и расстрелянного «Ваньку-взводного» из стихотворения Слуцкого, весь этот «заполненный товарищами берег» из великого твардовского стиха. Эта горечь, на которой замешано счастье вернувшейся мирной жизни, эта пронзительная интонация – главный звук лучшей послевоенной поэзии, от Гудзенко до Самойлова, Левитанского, Окуджавы. И лучших из их наследников — тех, кто встретил войну детьми: Шпаликова, Высоцкого…
«Я вспоминаю Павла, Мишу, Илью, Бориса, Николая…»
«Ах, война, что ж ты, подлая, сделала…»
«И что с того, что я там был…»
«На братских могилах не ставят крестов…»
Вспомните эту интонацию. Вспомните (те, кто постарше) интонацию дней Победы в шестидесятых-семидесятых. Или это моя детская  память окрашивает все в иные тона? Но нет, нет — звук этого праздника был другим когда-то! Государство еще толком не добралось до него — это был человеческий праздник, и гладкие казенные дряни, любители погреть руки на Вечном огне, встречали молчаливый, но ясный отпор тех, кто на самом деле воевал — и знал цену словам и делам. Им было в ту пору около пятидесяти, спасителям страны и мира, и их было еще очень много…
Сегодня остались единицы. Самому молодому ветерану войны — восемьдесят семь. Давно нет ни Твардовского, ни Окуджавы, и девятое мая, этот трагический и светлый день, этот нравственный «момент истины» нескольких поколений, давно пошел на растопку политических рейтингов и по графе в смете «подъем патриотического духа».
В этот день, уже много лет, бесстыже и уверенно правит свой бал государство, представленное комсой, братвой и гэбухой, — какой там Самойлов, какой Высоцкий…
Прущий из каждой дыры пафос, громыхающие по брусчатке «Тополя», «мерсы» и «бээмвухи», разрисованные агрессивными пошлостями, ксенофобия, выпирающая из-под «борьбы с фашизмом», пьяноватая веселящаяся публика, девицы, обвешанные, как сбруей, георгиевскими ленточками…
Как все это далеко от тихой песни Шпаликова, от Левитанского и Твардовского, от героев «Белорусского вокзала», как далеко от застенчивой медсестрички Веры Веденеевой и молодого бойца Зямы, вытащенного ею с поля боя в сорок третьем...

Министерство иностранных дел Румынии потребовало от МИД России разъяснений относительно высказываний спецпредставителя президента России по Приднестровью, вице-премьера Дмитрия Рогозина в адрес Бухареста.
Как говорится в сообщении, которое опубликовано в субботу на сайте румынского министерства иностранных дел, Бухарест расценил как «очень серьезную угрозу» в свой адрес заявления Рогозина в социальных сетях о том, что в следующий раз он полетит на бомбардировщике ТУ-160.
«МИД Румынии расценивает эту угрозу как очень серьезную, особенно в нынешнем региональном контексте. Мы просим МИД России публично уточнить, отражают ли заявления вице-премьера Дмитрия Рогозина официальную позицию правительства России по отношению к Румынии как стране — члену ЕС и НАТО», — отмечается в сообщении.
В то же время румынский МИД подтверждает, что «Румыния поддерживала и поддерживает во всем режим санкций, учрежденный Европейским союзом по отношению к тем, кто угрожает территориальной целостности, суверенитету и независимости Украины».
Как сообщалось, в субботу Румыния и Украина запретили доступ в свое воздушное пространство самолету, на котором российская делегация во главе с Рогозиным должна была вернуться в Москву. Рогозин в связи с этим написал в свой микроблог: «Румыния по требованию США закрыла моему борту воздушное пространство. Украина снова не пропускает. В следующий раз полечу на ТУ-160»...

Владимир Голышев добавил 2 новые фотографии.
4 ч. ·
АЛЕКСЕЮ НАВАЛЬНОМУ ПОДАРИЛИ КНИЖКУ.
Подрабинек "Диссиденты".
Из книжки-подарка "борец-с-режимом" впервые узнал про Мустафу Джемилева (до сих пор не удосужился). И выразил своё к нему отношение. Исчерпывающе выразил.
"ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПОЗИЦИЯ КРЫМСКИХ ТАТАР И САМОГО ДЖЕМИЛЕВА МНЕ НИКОГДА НЕ НРАВИЛАСЬ И СЕЙЧАС НЕ НРАВИТСЯ"
С другой стороны, Алексею Навальному очень нравится, как Мустафа Джемилев голодал...…

У русской литературы закончился срок годности

Мы слышим плач толстых министров, черносотенцев и филологических дам — они очень сожалеют, что дети не читают.

Никто не задался вопросом: а что, собственно говоря, этим детям читать? Классику? А почему ее надо читать? Почему надо употреблять продукт, у которого явно закончился срок годности? Почему до сих пор никто не хочет называть вещи своими именами?

Богоискательская истерика Достоевского имеет к сегодняшнему дню такое же отношение, как шумерские глиняные таблички. Пафосное, мучительное, многословное фэнтези Толстого о войне 1812 тоже свое отжило. В этом жанре появились образцы и поинтереснее. Тема многолетних предсовокупительных терзаний самок в кринолинах тоже сегодня особого интереса не представляет.

Конечно, существуют какие-то максимально влиятельные образцы культуры. В трилогии Толкиена современная литература сварилась, как в котле. Но Толкиен не сильно пропагандируется, потому что все боятся простой и очевидной аналогии с Мордором.

Как сказал классик, духовность — это газ, который выделяют попы из разных бородатых отверстий. И это очень точно сказано, особенно сегодня. Вообще, что такое сегодня духовность? Духовность — это не знание астрономии и астрофизики, это полное невежество в вопросах молекулярной биологии, физиологии, структурной геологии. Следующий этап культа духовности — аттракционы типа наполнения бассейнов гноем Иова Многострадального и коллективных заплывов в нем. Тоже очень духовненько.

Нет, наверно, в мире литературы, столь же агрессивной и дидактичной, как русская. Когда-то она была очень актуальной, отчего сегодня особенно бессмысленна, потому что языковая и мировоззренческая картина мира сменилась полностью. Вся русская литература имеет отчетливый, навязчивый, великодержавный подтекст с культом солдафонов. Есть ли в этом хотя бы воспитательный эффект? Он нулевой. Сегодня это особенно хорошо заметно.

Вскормленные романтизмом усатые мальчики в Славянске некрасиво прячутся в библиотеках, прачечных и за всяких торговцев крыжовником. Вместо того, чтобы выйти в чисто поле и принять там бой с украинской армией, не подвергая риску мирное, офигевшее население. Они же прячутся в жилых кварталах, как какие-нибудь сирийцы, которые никогда не читали Бердяева или Хомякова. Выглядит это все предельно паскудно. Можно подумать, что на юго-востоке Украины мало больших свекольных или картофельных полей должной гектарности, где можно было бы разгромить украинскую армию. В такой ситуации, конечно, можно погибнуть. Но если эти имперские мальчики являются теми, за кого себя выдают, то такой пустяк их смущать не должен. Там, кстати говоря, все эти колорадские аксессуары смотрелись бы лучше, чем в подворотнях.

Конечно, у русской литературы до сих пор есть фанаты. Достоевский из могилы весьма успешно дергает за ниточки даже самого Милонова, не говоря уже о его мелких подражателях типа Проханова, Дугина, Холмогорова и других черносотенцев. Эти персонажи, конечно, симпатичны, но они на вряд ли обеспечат русской литературе вторую жизнь.

Все наши архаисты переходят на административный крик, и всю эту милую макулатуру XIX века окончательно хоронят, потому что они превращают Пушкиных, Толстых и Достоевских в личного врага каждого школьника.

Вообще, эта имперская идеология тащит на себе безумный культ старья и нелепых, корявых, антисанитарных артефактов. Считается, чем больше будет Россия похожа на лавку старьевщика, тем она будет величественнее и страшнее. А того, кто пытается произвести уборку, выкинуть всякое гнилье, затхлости и заплесневелости, почему-то называют русофобом. Хотя самые страшные враги России — это черносотенцы.

И еще одна важная заметочка по поводу чтения, касающаяся скорее современной литературы.

Мы видим, как ломанулись писатели в православие. Очень трудно найти столь же благочестивую публику, как писатели. Они воодушевились продажами милого, но блеклого пропагандистского чтива Тихона Шевкунова, и поняли: совершенно не важно, какая книжка, а важно, через сколько торговых точек она распространяется. Если получить вожделенный гриф патриархии, то книжку можно продавать через десятки тысяч свечных лавок при каждой церкви.

С другой стороны, есть всякие Задорновы, которые всерьез говорят о том, какие американцы тупые. Задорнов хороший сатирик, и если он хотел рассмешить, то у него получилось. Давайте сравним количество нобелевских лауреатов. В России — 23 лауреата, а в тупой Америке — 356.

Дети отказываются читать, и они в этом совершенно правы, и надо им в этом помогать. Устами младенца глаголет истина. Не надо заставлять детей читать. Надо признаться, что читать им в общем нечего.