«Человеческая деятельность» Людвига фон Мизеса интересна не только как системная и теоретически обоснованная критика всех форм государственного вмешательства в экономику. Не менее важны авторские рассуждения о методе экономической науки, о способах установить закономерности обмена и производства. Мизес показал, что методы естественных наук в приложении к целенаправленному человеческому поведению бесплодны, но этот вывод до сих пор не принят большинством современных экономистов.

На этой неделе исполнилось 60 лет со дня выхода в свет «Человеческой деятельности» — центрального произведения знаменитого экономиста прошлого столетия Людвига фон Мизеса. Мизес широко известен как один из наиболее глубоких и последовательных защитников экономической свободы. Однако сегодня, в годовщину публикации его основной книги, я бы хотел поговорить о нём не как о стороннике определённой политической доктрины, но как об учёном с нестандартным и глубоко оригинальным взглядом на экономическую науку.

Людвиг фон Мизес является одним из величайших экономистов ХХ столетия и крупнейшим представителем так называемой австрийской школы экономической науки. Он был последним представителем старой австрийской школы, школы Менгера и Бём-Баверка, которая, в соответствии со своим названием, базировалась в знаменитом Венском университете. Он же стал первым представителем и патриархом новой австрийской школы, которая расцвела в США во второй половине XX века и которая состоит в основном из его учеников.

В типичном современном университетском курсе истории экономической мысли в заслугу австрийской школе ставят прежде всего теорию предельной полезности, одним из открывателей которой был основатель школы Карл Менгер. Теория предельной полезности в дальнейшем была интегрирована в мейнстримную экономику и сейчас признана одной из базовых экономических истин.

Однако, на мой взгляд, в австрийской школе куда интереснее другое — её уникальный, необыкновенно зрелый и тщательно разработанный метод, который, увы, не прижился в современном экономическом мейнстриме. Основы этого метода были заложены ещё Менгером, но именно Мизес довёл его до полной логической завершённости.

То, что Общество Мон-Пелерин было создано именно в 1947 году, не случайно. Это было стремление преодолеть наследие войны. Преодолеть несвободу, возведённую в принцип. Несвободу политическую, экономическую, человеческую. Говоря грубо, но точно — надо было преодолеть гитлеровщину. Но гитлеровщина была не только в разгромленном Берлине и в Нюрнбергском трибунале. Она была в головах. Нацизм и этатизм подпитывали друг друга, и не только в Германии — в послевоенной Европе и Америке тоже. Борясь с нацизмом, государства антигитлеровской коалиции — и англосаксы, и СССР — отмобилизовали свои экономики по этатистским лекалам.

Уникальная методология австрийской школы восходит к древнему спору, который начали ещё Сэй и Рикардо: является ли экономическая наука эмпирической, подобно естественным наукам, или априорной, подобно математике? Должны ли мы искать экономические истины в совокупности окружающих нас фактов, или мы должны выводить их дедуктивно из нескольких самоочевидных предпосылок?

Современная экономическая наука пошла по пути, намеченному Сэем. В своих эпистемологических основах она в общем и целом следует программе, намеченной Милтоном Фридманом в его знаменитой статье «Методология позитивной экономической науки». Идея Фридмана заключалась в том, что экономика должна строиться по образцу естественных наук: выдвигать гипотезы и «тестировать» их на массиве эмпирических данных.

Но Мизес указывал, что такой подход бесплоден: в экономике нет «фактов» в том же смысле, в каком они есть в естественных науках. В естественных науках мы можем ставить эксперименты — изолировать один-единственный влияющий на систему фактор, оставив все прочие неизменными. В этом случае — да, мы можем точно приписать каждое из наблюдаемых следствий совершенно определённой причине. Это и будет тем фактом, на фундаменте которого мы можем строить здание теории.

Не так в человеческой деятельности. Исторические ситуации, которые должен исследовать экономист, работающий в рамках методологии Фридмана, уникальны. Каждое историческое событие является результатом совместного действия бесчисленного количества сил, и исходя только из знаний о самом этом событии невозможно установить, в каком направлении каждая из этих сил действовала. Именно в этом заключается причина того, что люди разных экономических взглядов способны ссылаться на одни и те же события как на подтверждение своих теорий: они просто приписывают присутствующим в этом событии силам разное направление и интенсивность воздействия. (Ярчайшим примером такого события, на которое ссылаются представители полярных экономических воззрений, является Великая депрессия.)

Очень показательно, что сам Фридман не смог подобрать подходящего примера теоретического утверждения, которое бы однозначно подтверждалось имеющимися эмпирическими данными. В своей упоминавшейся выше статье он пишет: «Случается, опыт преподносит такие данные, которые почти столь же прямы, ясны и убедительны, как и любые из тех, что могут быть получены путём контролируемых экспериментов. Возможно, наиболее важным примером являются данные периодов инфляции, подтверждающие гипотезу о том, что существенное увеличение количества денег в краткосрочном плане сопровождается значительным ростом цен». Но это эмпирическое утверждение неверно — любой знаток экономической истории сможет привести примеры, когда увеличение денежной массы ростом цен (по крайней мере большей их части) не сопровождалось.

Таким образом, метод естественных наук, предполагающий проверку гипотез против наблюдаемых фактов, непригоден для экономического исследования. Что же тогда является правильным методом?

Мизес даёт ответ и на этот вопрос. У нас нет «внешних» фактов, способных дать нам адекватное представление о силах, влияющих на человеческую деятельность, но у нас есть уникальная, отсутствующая в естественных науках возможность наблюдать человеческую деятельность «изнутри»: мы сами являемся людьми. Это обстоятельство даёт нам доступ к определённым базовым знаниям о человеческой деятельности. Конечно, очень немногие из этих знаний можно обобщить на всех людей. Но даже этого немного, как показал Мизес, достаточно, чтобы построить детальную и сложную теорию человеческой деятельности, охватывающую все основные области экономической науки. Эта теория выстраивается исключительно путём дедукции, на основании самоочевидных предпосылок, знание об истинности которых мы получаем благодаря нашему уникальному, интимному знакомству с природой человеческой деятельности.

Именно построение такой всеобъемлющей теории из нескольких элементарных предпосылок является предметом «Человеческой деятельности».

Мизес считал, что экономика (или каталлактика, наука об обмене) должна рассматриваться как часть более общей науки о человеческой деятельности — праксиологии. Основная предпосылка праксиологии проста и самоочевидна: человек действует. Под действием имеется в виду целенаправленное поведение, которое отличает человека от объектов неживой природы. Уникальность человека состоит в том, что он управляется не причинами, но целями, что он не пассивно реагирует на окружающую его среду, но активно стремится изменить её, что на его поведение влияют события не (только) прошлого, но будущего. В природе человека заложена необходимость выбора — действуя, человек с необходимостью в каждый момент времени выбирает, к какой цели ему стремиться, какую потребность удовлетворить в первую очередь.

Хайек в этой и в последующих работах доказывал, что вера человека в способность осуществить точный экономический расчёт и на основе «науки» успешно управлять хозяйством — одна из самых небезобидных и даже страшных иллюзий, напрямую ведущих к тоталитаризму.

Казалось бы, из такого бедного набора начальных постулатов очень сложно вывести что-то содержательное. (Справедливости ради — это не все постулаты, используемые в праксиологии. В дальнейшем учениками Мизеса, в частности Мюрреем Ротбардом, были выявлены ещё несколько постулатов, которые в явном виде Мизесом не обозначены, но неявно им подразумеваются, например отрицательная полезность труда.) Именно поэтому чтение «Человеческой деятельности» представляет собой такой поразительный интеллектуальный опыт: читатель, с восхищением следя за логикой Мизеса, наблюдает, как он из простого факта человеческой деятельности выводит закон убывания предельной полезности — а от этого закона недалеко уже и до других базовых теорем экономической науки, на которых уже можно строить глубокую и содержательную теорию.

Метод Мизеса, с одной стороны, предельно абстрактен — как и положено априорному методу, но с другой стороны, предельно конкретен, в том смысле, что никогда не теряет связи с реальностью, которую он описывает. Дам здесь слово самому Мизесу: «Праксиология начинает свои исследования не просто с действий индивида, а с отдельного действия. Она не обращается в неясных терминах к человеческому действию вообще, а имеет дело с конкретным действием, которое определённый человек совершил в определённый день в конкретном месте». Этот подход в точности противоположен подходу современной экономической науки, которая оперирует предельно абстрактными, не существующими в реальном мире сущностями, «деятельность» которых, однако, она снабжает подробным и конкретным описанием. Праксиология же предпочитает абстрактно описывать конкретные события и действия конкретных людей.

В этом в том числе проявляется ещё одна отличительная черта австрийской школы: методологический индивидуализм. Действие — явление, которое происходит в физической реальности. Если мы изучаем действие, то мы изучаем действие конкретного человека, так как коллективы не обладают собственным физическим телом. Любой феномен «коллективного действия» может быть познан исключительно через действия составляющих этот коллектив людей. Эта методологическая предпосылка обусловливает редкий для современных социальных наук взгляд на экономику не с позиции общества или государства, но с позиции человека, с позиции его нужд, его стремлений и его индивидуальных ценностей.

В своё время великолепная книга Людвига фон Мизеса была незаслуженно проигнорирована экономической общественностью. Работа Милтона Фридмана о методологии экономической науки не содержит упоминаний о «Человеческой деятельности», несмотря на то что вышла в свет через несколько лет после неё и касается проблем, которые в «Человеческой деятельности» подробно обсуждаются. Этот подход к работам Мизеса стал образцом для последующих поколений экономистов. В течение второй половины ХХ века экономические исследования с позиций австрийской школы были уделом небольшой группы маргиналов.

Однако история всё расставляет по своим местам. Экономический мейнстрим, будучи основанным на ложных эпистемологических предпосылках, раз за разом ошибался в своих предсказаниях. Достаточно сказать, что лауреат Нобелевской премии Пол Самуэльсон в 1989 году предсказывал, что советская экономика в ближайшее время перегонит американскую; Мизес же предвидел крах советской экономики ещё в 1921 году. Если взять более поздние события, то нынешний кризис стал полной неожиданностью для всех, кроме австрийских экономистов.

И поэтому можно с уверенностью говорить о том, что сейчас «Человеческая деятельность» не менее актуальна, чем 60 лет назад, немедленно после выхода в свет.