Натолкнулся на интересную тему, связанную с терроризмом, Россией, Израилем, исламом. И появился персонаж, который смутно мне кого-то напоминает, с кем я мог общаться на форумах. Здесь речь еще идет об идентификации личности, об атмосфере в обществе: разобщенности и единстве, вражде и наоборот, доброжелательности.
Поэтому даю эту статью с желанием обсудить темы, которые в ней затронуты.
````````````````````````````````````````````````````````````````````````````````````````````````````````
19.03.2010 Алина Загорская, NEWSru.co.il
"Приказано убить: истоки современного террора – в революционной России"
На фото: Анна Гейфман
В мае 2010 года в США выходит книга профессора Анны Гейфман под названием "Приказано убить: истоки современного террора – в революционной России" (Death Orders: Vanguard of Modern Terrorism in Revolutionary Russia). Но не менее, чем книга интересна жизнь самой Анны, профессора Бостонского и Бар-Иланского университета, получившей степень доктора исторических наук в Гарварде, а два года назад репатриировавшейсяв Израиль. Она живет в Иерусалиме. Ее дочь Арина служит в Армии обороны Израиля.
На счету профессора Гейфман несколько книг, посвященных истории российского террора. "Приказано убить" – ее первый труд, где главное внимание уделено глобальному и особенно исламскому террору, психологические, культурные и духовные корни которого она исследует.
Существуют 119 научных определений терроризма, однако профессор Гейфман дает еще одно – свое: "Современный терроризм наносит удар по мирному населению с целью его запугать и с помощью этого насадить некую радикальную идеологию". Исходя из этого определения, Анна утверждает: именно Россия является родиной современного террора, который кардинально отличается от бытовавших во все времена политических убийств.
Цифры, приводимые в ее книге, потрясают: так, в период с 1900-го по 1910-й год на территории российской империи жертвами 21.000 террористических актов стали более 17.000 человек. Российские радикалы первыми стали вербовать для проведения терактов женщин и детей, им же мы "обязаны" появлением бомбистов-самоубийц.
Анна, давайте начнем с вас: что подвигло успешного ученого, человека, воспитывавшегося в одном из главных культурных центров США, на то, чтобы бросить все и уехать в Израиль?
Я уехала из России подростком, и не скажу, чтобы у меня были какие-то особые проблемы с моим еврейством. О том, что у меня "уродская" фамилия, не похожая на правильные Иванов-Петров-Сидоров, мне сообщили года в четыре ребята в садике. Я прибежала в слезах к папе и рассказала ему об этой обиде. "Мразь", – так назвал их папа, и тем самым все поставил на место: плохие они, а не я. Ну, конечно, не обошлось и без антисемитизма. Мы изучали в школе "Капитанскую дочку", и когда дело доходило до беседы Петруши с капитаном Швабриным во время игры в бильярд… Помните, он там говорит что-то типа "учись, Гринев, а то уедешь в свою деревню, и чем тебе там заниматься, не все ж жидов бить". При этих словах весь класс поворачивал головы в мою сторону, и я вся сжималась.
Но комплексами я не обзавелась, и когда мне исполнилось 14 лет мы эмигрировали в Америку – папа всегда был ярым антисоветчиком и ненавидел СССР как систему. Я страшно благодарна этой стране за все, что она для меня сделала. Помню, в нашей первой квартире, которую нам сняли, были не только мебель и посуда, но даже полный холодильник, полотенца и носовые платки. Но, несмотря на все, я с первого дня знала, что это не моя страна – мой дом остался в России. Я годами считала себя русской, общалась только с русскими, замуж вышла за русского, моих детей зовут Коля и Арина, и моей темой в университете стал российский террор XX века. Забавно, что человеком, который добился для меня, нищей эмигрантки, права на бесплатное высшее образование, была женщина по имени Керен Рубль. Тоже, наверное, русская еврейка – так я сегодня думаю.
А когда началась перестройка, я поехала работать в Москву. Прожив там два года и вникнув в реалии и культуру, я поняла, что и эта страна – тоже уже не моя. И тогда начался разлад, такой внутренний "тоху ва-воху" ("хаос" на иврите - прим. Sem40.ru)– несмотря на успешную карьеру, хорошую зарплату и интересную работу. Но этот хаос был не просто депрессухой, а предтечей чего-то нового, очень полезное состояние.
И тут произошло чудо: на одну из моих лекций в Бостоне вдруг входит опоздавший студент в полном одеянии хасида, очень красивый и невозмутимый. Без всяких извинений идет и садится на заднюю парту – очень такой странный типаж в светском ВУЗе. После занятий я подошла к нему поговорить, и он посоветовал мне зайти на сайт одного известного нью-йоркского раввина, Саймона Джейкобсона. Каждую неделю мне стали присылать его небольшие статьи с толкованиями главы из Торы, и я неизменно находила там ответы на мучавшие меня вопросы.
В 2000 году я в первый раз приехала в Израиль на "шабатон" – так называется оплачиваемый семестр, выделяемый раз в 7 лет на научную работу. Это был период интифады. Я познакомилась со многими людьми, стала ездить сюда регулярно. Во время Ливанской войны я разбирала завалы рухнувшей синагоги, в которую попала ракета. Работала отбойным молотком, шпателем, потом вместе с подругой, Иланой Сиротой собирали по кусочкам изорванные в пыль книги. Ездила и в обстреливаемый "касамами" Сдерот – учила сидевших в бомбоубежищах жителей английскому. Они приветствовали меня словами "шалом, профессор!" Постепенно поняла, что провожу здесь все свободное время, и что именно здесь мне хорошо и спокойно – как нигде до сих пор. И сама собой пришла мысль переехать в Израиль навсегда – как логическое завершение этого процесса.
Анна, а как родилась идея книги об исламском терроре – связана ли она с вашей репатриацией?
Меня убеждал заняться этой темой один мой французский друг – издатель по профессии. Но меня это тогда не интересовало, и я отнекивалась, ссылаясь на то, что моя специализация – русская история. А в 2004 году грянул Беслан. Я очень люблю детей – и своих, и вообще. И когда я увидела эти кадры – дети, загнанные в спортзал, несколько суток без еды и воды, гранаты, привязанные к баскетбольным кольцам, автоматные очереди в спину бегущим, то поняла: это Шоа, Холокост, современный Освенцим. И как врач не вправе пройти мимо раненого, не оказав ему помощь, так и я, историк, не имею морального права не заниматься этой темой.
Давайте вернемся к вашей книге: что же все-таки общего у палестинских шахидов и российских бомбистов?
И то, и другое – результат потери большим количеством людей своей среды, традиций, занятий, и, в конце концов, своей индивидуальности и своего я. В конце XIX века в России, крестьянской стране с общинным самосознанием, начался массовый приток деревни в город – за первые десять лет нового века население Петербурга увеличилось вдвое, представьте себе. Эти люди, лишенные всего, чем они жили до сих пор, находились в смятении и хаосе. Революционное движение дало им то, что они потеряли: ощущение себя массой, общиной, возможность возложить ответственность и решение своих проблем на других. Вожди говорили им: ты не виноват – виноват эксплуататор, капиталист, хозяин фабрики.
То же самое происходит сегодня в мусульманском обществе: клановое, феодальное сознание столкнулось с высокоразвитым индустриальным обществом и достижениями технологической революции, это его страшит и вгоняет в депрессию. Примерно как если бы выходца из индейского племени вытолкнули на Манхэттен одного и сказали: живи, Зоркий Сокол, как знаешь. Джихад дает им все то, чего лишает современное общество индивидуалистов: общину, цель, врага – сиониста, американца, неважно.
Я изучала психологию, и могу тебе точно сказать: террористы – несчастные люди, они и есть первые жертвы собственного террора. А лидеры джихада узурпировали ислам, превратив его в свое оружие. В древних книгах, будь то Тора, Новый завет или Коран, много чего жестокого и страшного написано – дело не в них, а в том, кто их использует. Ну, кто давал Усаме бин Ладену право издавать фатвы – он что, мулла, аятолла? Он это право сам себе присвоил. А террористы-самоубийцы в подавляющем большинстве случаев просто решают собственные проблемы – ведь ислам запрещает уйти из жизни, это позор для всей семьи.
Исходя из того, что вам стало известно в ходе исследования, каковы наши перспективы в этой борьбе, и что следовало бы делать правительству – если предположить, что его задачей является спасение "проекта Израиль"?
Я не политик, а историк, но я вам расскажу, как погасил волну убийств Столыпин – тот самый, о котором писали куплеты "у нашего премьера ужасная манера на шею людям галстуки цеплять", имея в виду виселицы по всей стране. В ответ на террор, он ввел в стране то, что сегодня назвали бы чрезвычайным положением – полевые суды, казни, виселицы. То есть к объявившим войну государству террористам применялись меры военного, а не мирного времени. И это не был государственный террор по типу сталинского, когда невинных людей убивали по спискам и разнарядкам, а не за их преступления – в этом их основное различие.
Напоследок вопрос, который мне все время очень хотелось задать: как вам тут живется, не разочаровало ли вас еврейское государство вблизи? Ведь, как гласит народная мудрость, туризм и эмиграция – разные вещи.
Что вам сказать… Меня восхищает здесь отношение к детям. Если в России царит страшная жестокость, а в Америке дети – это в первую очередь труды и проблемы, то здесь в Израиле дети, любые – в том числе больные и инвалиды – это счастье и благословение. Иногда я просыпаюсь ночью, чтобы убедиться: я действительно здесь, в Иерусалиме. И засыпаю счастливая.
