В дискуссиях о модернизации окончательно определились две позиции. Одни говорят, что модернизация экономики невозможна без модернизации политической и институциональной, другие, напротив, выступают за модернизацию «технологическую», осуществляемую в рамках нынешней системы, и рассматривают характерное для этой системы доминирование государства как ресурс, а не как препону развития.

Обе стороны по ходу спора радикализуют свои позиции. И эти позиции выглядят все более догматическими. Тот факт, что успешные модернизации происходили при значительном участии государства, отнюдь не означает, что такое участие само по себе приводит к успеху. Но и «институциональный» путь догоняющего развития, как отмечают некоторые экономисты, чреват значительными трудностями: невозможность обеспечить быстрые темпы роста в процессе институциональных преобразований и сложность пересадки институтов приводят к тому, что эта стратегия быстро теряет поддержку населения и элит. Неоконченные преобразования сменяются половинчатой реставрацией, и наоборот.

Если посмотреть на примеры успешных модернизаций, которые обычно упоминаются (Корея, Тайвань, Китай и проч.), то под модернизацией имеет смысл понимать поиск новых долгосрочных источников национального дохода, способных обеспечить сбалансированный рост экономики, социального благополучия и накопление ресурсов для дальнейшего ускоренного, в том числе технологического, развития.

Какова на этом фоне логика российского варианта «технологической» модернизации? Фундаментальной проблемой российской экономики является то, что наша промышленная продукция в массе своей неконкурентоспособна; более того, кардинально изменить такое положение дел вряд ли удастся. Перспективы расширения российского промышленного экспорта ограничены относительно высокой стоимостью рабочей силы и завышенными социальными стандартами, в то время как в мире в процесс массового промышленного производства вовлекается все больше дешевой рабочей силы. Осознание этого факта и толкает нас к тому, чтобы попытать счастья на ниве высокотехнологичной продукции, перепрыгнув фазу конкурентоспособности в традиционной промышленности и надеясь на более высокую отдачу от человеческого капитала в наукоемких производствах.

Классические примеры успешных модернизаций XX в. строились обратным образом: от производства низкотехнологичной продукции к производству все более технологичных товаров, от копирования образцов к копированию технологий, а затем уже — институтов развития и внедрению инноваций. Основным институциональным капиталом, приобретаемым в этом процессе, была собственно сама способность производить конкурентную продукцию, т. е. управлять издержками в высококонкурентной среде, и постепенное распространение этого ноу-хау на все более технологичные товарные ниши. Такой порядок позволял видеть конкретные результаты каждой стадии, планировать и отслеживать ее показатели.

Очередной наш «особый путь» выглядит вполне экзотическим на этом фоне: остается неясным, откуда возьмутся навыки контроля издержек, отсутствующие сегодня. Дело осложняется еще и тем, что задача выхода на рынки сверхтехнологичной продукции, на «рынки будущего» означает, по сути, ориентацию на рынки, условия конкуренции на которых пока совершенно неочевидны либо носят весьма специфический характер. Иными словами, не имея навыков контроля эффективности инвестиций, мы собираемся совершить рывок на направлениях, где такой контроль выглядит особенно сложным.

Еще одной проблемой предлагаемой модели является ее амбициозность, ведущая к расфокусировке цели. Речь идет не только об увеличении продаж на рынках высокотехнологичной продукции, но и о достижении технологического лидерства в ряде областей. Эти две задачи являются последовательно достижимыми в стратегической перспективе «модернизации», но вряд ли совместимы в рамках тактического целеполагания.

Первая задача имеет совершенно ясные критерии оценки: рост продаж и доходов на выбранных направлениях. Вторая, напротив, подразумевает долгосрочные инвестиции и ориентацию на совершенно иные периоды окупаемости. Оперируя двумя этим целями и двумя стратегиями одновременно, мы фактически лишаемся критериев оценки успеха в продвижении по ним. В краткосрочном периоде мы увидим рост валовых показателей в результате сделанных инвестиций, однако оценить их эффективность и капиталоемкость достигнутого роста будет практически невозможно. Произойдет субсидирование роста краткосрочных показателей за счет долгосрочных инвестиций.

Мы принципиально не обсуждаем те конкретные направления модернизационного «рывка», которые уже были официально провозглашены. Хотя волюнтаристский метод их определения вызывает удивление: даже на стадии формулирования целей отсутствует конкуренция проектов. Но главным вопросом остается все же понимание тех механизмов, которые обеспечат эффективность инвестиций на этих направлениях. Проблема эффективности инвестиций и сегодня является ахиллесовой пятой российской экономики. А предлагаемая стратегия «достижения лидерства» на рынках высокотехнологичной и капиталоемкой продукции, по сути, означает максимизацию соответствующих рисков.

Существенно иначе выглядит здесь и роль государства в процессе. Лишь на поверхностный взгляд она такая же, как в классической модели догоняющего развития. В модели «государства-корпорации» государство выступает организатором роста экспортных доходов, в нашем же «перепрыгивающем» варианте — организатором перераспределения доходов от одних секторов к другим. Но это совсем другая история. Как отмечают специалисты по стратегиям догоняющего развития, стадия инновационного развития и технологического рывка — это как раз та стадия, на которой роль государства начинает резко снижаться, а роль бизнеса, наоборот, расти. Государство стимулирует копирование промышленной продукции на ранних этапах, но не «назначает» отрасли технологического и инновационного прогресса. Их выбирает рынок. Так что и здесь при заимствовании чужого опыта у нас явная путаница.

Наконец, существует еще одна принципиальная проблема модели «технологической модернизации». Даже если предположить, что маневр удастся и Россия получит значимый источник дохода на некоторых рынках наукоемкой продукции, очевидно, что эта сфера является малоемкой с точки зрения рынка труда. Фактически это будет означать, что большинство населения страны все так же будет занято в производстве неконкурентных товаров, а также в секторе государственных услуг. Это, в свою очередь, будет означать необходимость трансферта экспортных доходов в пользу массы неконкурентоспособного населения. И в итоге — невозможность накопления ресурсов для дальнейшего развития (ослабление конкурентных преимуществ). А также консервацию нынешней модели внутреннего рынка, где расширение внутреннего спроса покрывается преимущественно за счет импорта и не выводит из стагнации отечественное производство. Иными словами, эффективным в национальном масштабе может оказаться лишь совмещение стратегии наращивания экспорта (завоевания новых экспортных ниш) и стратегии импортозамещения. Вытащить эту телегу, подложив доску лишь под одно колесо, вряд ли удастся.

Итак, если подытожить сказанное, именно проблема конкуренции и конкурентности — как на внутреннем, так и на внешнем рынке — является центральной проблемой российской модернизации. Попытка обойти ее, достигнув прорыва в отдельных высокотехнологичных отраслях, выглядит экономически не слишком реалистичной. Идея прыжка от сырьевого монополизма к инновационному, эффективному (по Шумпетеру) монополизму заманчива, но чего в ней больше — расчета или пристрастия к монополизму как таковому и привычки заливать инвестициями текущую неэффективность? Ответ более-менее ясен.

Одно из системных влияний «ресурсного проклятия» на экономику сводится именно к тому, что ресурсная рента снижает стимулы к повышению эффективности производства и использования капитала. Возможность социального трансферта, завышенного уровня доходов и неэффективного использования инвестиций формирует и консервирует отсталые и малоэффективные институты, ориентированные на перераспределение, а не на рост отдачи. Способствуют окукливанию низкоконкурентной среды. Мы получаем экономику закрытую, застрахованную от конкуренции и в результате деградирующую с точки зрения эффективности использования труда и капитала

В преодолении этого тренда и состоит цель российской модернизации, и под этим углом зрения стоит рассматривать ее тактические задачи .

Вторая часть статьи («Модернизация и демократия») выйдет в среду 14.04.2010