А.Л.:  99% групп, которые я провел, были с людьми русской языковой культуры. Я никогда не вел групп на другом языке. Я иногда говорю с людьми, для которых русский язык не родной, но на этом мой опыт исчерпан. Специалисты говорят, что в арабских странах очень тяжело вести группы. Вообще я думаю, что фокус-группа – цветок городской коммерциализованной жизни. Мы не отдаем себе в этом отчета, а полезно было бы отдать. Для людей прийти сюда так же просто, как в парикмахерскую. Им все понятно. Им сказали: приходите, будет разговор о проблемах молодежи, или о проблемах того, чем мы кормим наших маленьких детей, или какое масло для вашего автомобиля вы предпочитаете. Вы придете и получите за это подарок стоимостью во столько-то рублей. Адрес есть, время есть – и человек приходит.

И мало кто думает о том, сколько конвенций, необсуждаемых соглашений стоит за тем, что я могу, скажем, продавать свое время. Я пришел, посидел у вас два часа, и, будьте любезны, мне за это заплатите. А если я не пришел, я не могу требовать за это деньги. А если вы мне не заплатили, вы нарушили контракт. Но ты сталкиваешься и с людьми, которые этого не понимают. Вот, например, в деревнях, там просто опасно предлагать деньги: ты можешь все испортить.

- А за что? За то, что мы просто поговорили, ты мне будешь деньги платить? Это ты такой человек? Это что, ты меня купить хочешь? Это ты хочешь, чтобы я тебе все говорил?

Или:

- А как ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я сказал, что мне все понравилось? – Эти автомобильные шины ваши – замечательные.

И это только потому, что человеку заплатили.

Так вот, эта конвенция, эта презумпция субъективности, что у людей мнения разные, это – достижение. Это большое достижение для нашей страны, в которой в рамках аграрной исторической культуры жило большинство прадедов тех, кто сейчас населяет нашу страну. Плюс к этому советский опыт, где идея о том, что у людей бывают разные мнения, казалась странной. Да? Ну, если не по поводу манной каши, а по поводу чего-то серьезного. И вот после этого сказать: «мы понимаем, у вас тут есть разные мнения», и увидеть, что люди легко идут на высказывание мнения, отличающегося от другого, и ничего особенного в этом нет… Я-то продолжаю этому удивляться. Я-то продолжаю удивляться, что у меня тут восемь человек и шесть мнений.

Правда, я понимаю, что мнений шесть. Придут следующие восемь человек, и этих мнений опять будет пять-шесть. А потом опять их будет пять-шесть, но их не будет сорок. Это другая сторона дела, что разнообразие позиций очень невелико. На этом, кстати, основана возможность массового опроса. Можно предусмотреть ответы на вопрос: «Будете ли Вы голосовать?» Вариантов поведения здесь немного. При том, что вроде бы существует бесконечное количество обстоятельств – у вас, у меня, у каждого. А в общем, люди сводятся в типы. Не мы их сводим, они сами сводятся в типы.

Это – профессиональное наблюдение, и оно очень отличается от такого обыденного мнения, что все люди одинаковы. «Все бабы одинаковые», «все мужики одинаковые», «вся молодежь сейчас такая» – ну, неважно кто. Любой гендер – возрастной, половой или еще какой – они все одинаковые. Все китайцы, все евреи, все русские, они все одинаковые. Это же очень распространенное мнение. Но я говорю о другом, о том, что внутри китайцев, киргизов, евреев, старых, молодых и так далее, имеются типы. Вот разнообразие этих типов невелико.