Люди длинной воли и "народ": 1918-1920

В пору анархии и смуты сами по себе симпатии и антипатии населения не имеют никакого значения. Когда в автобусе на 20 пассажиров трое начинают терроризировать весь автобус (при этом не имея автоматов, а только кулаки да розочки от бутылок), то не имеет значения то, нравятся ли они пассажирам вообще или не нравятся. Имеет значение только то, насколько они нравятся или не нравятся тем пассажирам, что в принципе готовы в таких случаях драться и рисковать собой. В смуту счет идут только настроения и устремления людей, готовых драться, убивать и умирать. Устремления людей, стремящихся прежде всего выжить, не значат ничего, потому что со всеми своими устремлениями они будут покоряться людям предыдущей группы.

Поэтому все анализы того, как большевистская или белая программы или поведение располагали к себе или отвращали население, бьют мимо цели: они учитывают все население, а учитывать имеет смысл только борцовски-активные элементы, готовые рисковать, убивать и умирать (ради личного или социального честолюия, или ради закона и порядка, или иначе - неважно) и идти поэтому добровольцами на ту или иную сторону, или бандитски-активные элементы, готовые добровольно идти на ту или иную сторону постольку, поскольку там ожидается только возможность продвижения и насилия, а особенного риска погибнуть нет. Люди обеих этих категорий составляют в смуту костяк противоборствующих сторон, и у кого этот костяк и его техническая вооруженность сильнее, тот и имеет опережающие шансы выиграть.

Посмотрим, что могли предложить по ЭТОЙ части, ЭТИМ людям белые и красные - и почему.

В течение полугода (08.1917-01/02.1918) большевики усиливались по нарастающей практически без сопротивления. На протяжении всего этого времени "активно-бандитским" элементам была прямая дорога к ним и только к ним, поскольку ПРОТИВ большевиков было выступать рискованно, а идти к ним на службу - нет. "Активно-борцовским" элементам, готовым ради честолюбия, удали, продвижения и добычи, или личной и социальной мести, или той или иной социальной идеи еще и рисковать, тоже дорога была на этом этапе гораздо в большей степени к большевикам, чем к их противникам: большевики предоставляли массу вакансий и социальный лифт. При социальном имморализме большинства населения (в т.ч. его активной, боевой части) сам факт иерархического бандитизма и террористической классовой войны большевиков собирал под их знамена гораздо больше активных людей, чем могли бы собрать под свои знамена белые. Потому что белые действительно не могли предложить этим людям те "бандитские" блага и возможности (грабеж, произвол, соответствующее возвышение и социальную месть), - иначе как эксцессуально - которые предлагали желающим активным людям красные. По тем же причинам никто позднее не мог в Германии привлечь больше людей из народа под любые порядочные лозунги, чем нацисты привлекли в свои штурмовики под свои лозунги.
Итак, большинству из тех, кто искал возможности (с риском для себя или без риска для себя) быстро и крупно выдвинуться или хоть жить в свое удовольствие за счет обывателей, пользуясь при этом возможностями грабежа, произвола, соответствующего возвышения и социальной мести, оставалось идти в первую очередь к большевикам.
Это кадры. Соотношение этих кадров было таково, что в феврале 1918 новорожденные в ноябре-декабре белые (считая антибольшевистские казачьи верхушки) на всю страну располагали примерно 10 тысячами человек, а красные (родившиеся намного раньше и времени не терявшие) - примерно полумиллионом человек.
Что касается техники, то уже к концу 1917 большевики взяли под контроль бескрайние запасы вооружения Империи, и никакие окраинные восстания (а белое движение было именно такими восстаниями) ЭТОГО момента изменить и отменить не могло.

С весны 1918 года по мере нарастания антибольшевистского сопротивления РИСК для тех, кто активно встал на сторону большевиков, возрастал. Но для тех, кто активно встал на сторону белых, он был всяко не меньше. Поэтому если эта новая ситуация и снизила приток к большевикам "чисто-бандитски-активных" людей (которые готовы были брать в руки оружие, но чтоб без риска), она не могла ни переменить тот факт, что огромная масса этих людей пришла к большевикам УЖЕ (в 1917-начале 1918), и бОльшей ее части уже было не с руки от большевиков отходить, ни изменить тот факт, что по-прежнему риска было больше (при таких-то стартовых условиях) для тех, кто шел к белым, чем для тех, кто шел к красным.

Что касается тех, кто готов был рисковать, то и им в их основной массе большевики открывали больше возможностей, чем белые по следующим причинам: 1) в силу намного лучшего стартового положения большевиков (по состоянию на начало 1918) служба им обещала много больше, чем служба белым.
2) большевики в силу природы своего владычества открывали гораздо больше вакансий - просто потому, что им было нужно гораздо больше функционеров, чем белым.
3) для выходцев из низов именно большевики и представляли большинство вакансий, поскольку у белых они были уже заняты "старыми господами".
4) хищничеству, держанию в руках жизни и смерти и социальной мести по своей программе большевики давали много больше простора, чем белые - по своей. Конечно, хищничать и распоряжаться жизнью и смертью в смуту можно и у тех, и у других и эксцессуально, но когда это еще и сверху имеет полную санкцию, оно как-то приятнее.

Суммируем эти 4 момента и получим: массовая поддержка белым со стороны "людей длинной воли" и короткой совести из низов была совершенно исключена именно потому, что они предоставляли гораздо меньше возможностей для деятельности в духе Хайкиной и Щорса, чем большевики; а еще потому, что у них на службе людям с социальным положением Якира не светило стать комдивами просто потому, что они вовремя стали начальниками карательной шайки китайцев, а людям с соц. положением Хайкиной опять же не светило стать неограниченными владыками четверти какой-нибудь губернии тоже на том лишь основании, что она с мандатом от ЧК в кармане сколотила китайский палаческий отряд в Унече. Люди с соц. положением и образованием Хайкиной и Якира у белых ходили бы в рядовых, много - дослужились бы до младших офицеров, - а места комдивов там были забиты заранее за людьми из совершенно другой среды, и места столоначальников тоже. И комкоров из вахмистров у них не было. И жалованье они платили своим функционерам истинно нищенское. И мест в аппарате вакантных у них было несравненно меньше, чем у большевиков, потому что такой громадный аппарат, как при военном коммунизме, им был просто без надобности - чиновников у них было на порядок меньше, чем у Советов, да и места их были заняты людьми "с раньшего времени".
Это относится, кстати, ко всем сферам жизни - не только к сферам борьбы. Господин Артур Лурье мог бы быть у белых начальником всероссийского Музыкального отдела министерства просвещения? Нет, - белые и поста такого дикого не имели в своем минпросе, а приди им в голову дикая фантазия его завести, уж точно не Лурье бы там сел. А вот у красных Лурье сел комиссаром Музотдела Наркомпроса. Господин Штеренберг мог бы быть у белых начальником по делам искусств в Ростове? Нет, не было у белых начальников по делам искусств, а были бы - обошлись бы без Штеренберга. А вот у красных он был комиссаром по делам искусств в Петрограде, а потом - заведующим отделом ИЗО Наркомпроса. А у белых и отдела-то ИЗО в минпросе не было, у варваров.
Артист Глаголин-Гусев мог бы быть у белых правой рукой главноуполномоченного по делам театров и в этом качестве выкидывать из театров тех актеров, на которых он когда-то затаил злобу? Нет. У белых не было главноуполномоченных по делам театра, стало быть и правых рук не было; и сколько Глаголин ни славил бы белых, это не дало бы ему в руки власть увольнять актеров с волчьим билетом по желанию и закрывать театры.
А вот у красных в Харькове он стал правой рукой красного харьковского комиссара по театральным делам и в этом качестве прикрыл театр Н. Синельникова, а актеров его поголовно выгнал на улицу с запретом на профессию - давно ему поперек дороги стоял этот театр Синельникова!
Эстет Пунин мог бы в случае прихода Юденича в Петроград быть нач. Петроградского отдела изобразительных искусств Минпроса и правительственным комиссаром Русского музея и Эрмитажа?
Нет, у белых и мест-то таких не было. А у красных он всем этим был.
Брюсов у белых мог бы распределять писателям пайки, верстать их в шеренги, выставлять им оценки и знать, что от этого его ранжирования зависит буквально то, сколько данный его собрат по перу будет жрать?
Нет. У белых они как-то сами кормились, без пайков. А у красных он все это имел.
Барышня Хазина при белых могла бы бегать по домам Киева посреди обычного мирного времени с трехцветным флагом в руках во главе "табунка правее правого", врываясь силой в чужие квартиры и вывешивая с их балконов при безропотных хозяевах, портреты Драгомирова и Деникина? Нет, не могла бы. Разве что в дни боев за Киев и шедшего параллельно им киевского погрома могла бы, - но тут бы она тихо сидела дома, потому что во время боев на улицу выходить не стала бы. А вот в красном Киеве по главе "табунка левее левого" она все это проделывала с большевистскими агит-транспарантами. Ей казалось, что это карнавал; у белых она такого карнавала бы не дождалась - и никакого не дождалась бы. Погрома могла бы дождаться, но во время погромов никто не бегал с плакатами - ради такого дела во время погромов и самый сочувствующий им человек не сунет носа на улицу.

Белые проиграли не идеологическую войну (это только так казалось некоторым), хотя они ее вели; они проиграли большевикам борьбу за _кадры_, борьбу за активных сторонников. В стране был некий х активных людей, в принципе готовых убивать и умирать в гражданской борьбе (все прочие люди самостоятельного значения не имели), и вот большевики привлекли к себе гораздо большую долю от этого х, чем белые - к себе, причем это все было определено еще ДО рождения белого движения. Но этот проигрыш, который и в самом деле оказался для белых роковым, был связан не с идеологической борьбой и не со сравнительными достоинствами - реальными или агитационными - лозунгов, - а просто с тем, что большевики могли по своей программе предложить активным людям то, чего белые не могли предложить в принципе, а именно быстрое, массовое, материально и социально выгодное возвышение в могущественные, безнаказанные и попирающие страну "опричники" новой власти. А белые могли по свой программе активным людям предложить разве что тяжелый труд и/или геройскую смерть в борьбе против этих опричников (при изначальном огромном неравенстве сил). Спрашивается, кто привлечет _больше_ активных людей (если они в своем большинстве достаточно социально имморальны)? Ясно, что большевики. Но дело тут будет не в превосходстве их лозунгов и не в искусстве ведения ими идеологической войны, - а просто в качествах населения (причем даже не в специфических качествавх российского населения, а в качествах почти любого населения). Белые этот фактор не смоли бы смягчить и нейтрализовать никаким искусством идеологической войны, поскольку не могли же они обещать людям возможность привольно возвышаться в бандитстве у них на службе.