Еще Джордж Оруэлл в «1984» отметил важнейшую роль, которую сексуальные запреты имеют для построения тоталитарного общества. Разумеется, Путин не может, подобно христианской церкви, запретить любые радости жизни, не считая гетеросексуального контакта в миссионерской позиции с целью продолжения рода. Это было бы too much. Однако наложить табу на многие аспекты человеческой сексуальности — это прекрасный способ построения дисфункционального, пропитанного ненавистью общества, употребляемый как Путиным, так и исламскими экстремистами.

Первая, наиболее естественная и самая массовая оценка ареста Ходорковского сводилась к тому, что Путин начал наконец борьбу с олигархами, которые так всех достали в 1990-е гг. Десять лет спустя можно констатировать, что никто больше из олигархов не пострадал. Живут они припеваючи. Прекрасно встроились в существующий режим. А те, кто предпочитает жить в Европе (как, например, Роман Абрамович), смогли с выгодой продать свои российские активы и перевести деньги за рубеж. Более того, число миллиардеров за время правления Путина существенно выросло. Выросло и просто количество очень богатых людей, среди которых теперь значатся не только бизнесмены, но также чиновники, руководители госкомпаний и силовики.
А вот другая трактовка. Некоторые комментаторы полагали в момент ареста Ходорковского, и особенно чуть позднее (когда у него отбирали компанию ЮКОС), что речь идет не о борьбе с отдельными олигархами, а об изменении структуры собственности. Государство, мол, восстанавливает свой контроль над несправедливо приватизированными активами. Заканчиваются времена дикого капитализма, возвращается эпоха общенародной собственности.
Капитализм, понятно, при Путине не закончился, но размер госсобственности увеличился. Можно ли понять логику совершившихся изменений? Какую собственность оставляли частной, а какую делали государственной? Госимущество, как правило, увеличивалось в той мере, в какой его можно было поставить непосредственно под контроль правящей в стране группы. «Газпром», «Роснефть», РЖД, «Ростехнологии» управляются лицами, которые относятся к числу наиболее близких и доверенных людей президента. Когда Кремлю нужно решить какую-то важную политическую проблему, начиная с поддержки партий и заканчивая строительством стадионов, госбизнес всегда откликается на зов. Для развития экономики такая форма управления собственностью, может, и неэффективна, но для поддержания режима она очень удобна.
Третья гипотеза, объясняющая суть дела Ходорковского, сводилась к тому, что арестант был опасен для режима, поскольку мог с помощью своих денег подкупать депутатов, формировать политические партии и, в конечном итоге, контролировать политическую власть в стране. Десять лет назад еще свежи были в памяти годы «семибанкирщины», а потому подобное объяснение казалось правдоподобным.
Однако сегодня мы видим, что режим был достаточно крепок во все периоды своего существования, тогда как парламентарии оставались сервильны и политически малозначимы. У режима всегда были возможности административного воздействия на итоги выборов или непосредственно на уже избранных депутатов. Если не фантазировать, то трудно представить себе в нынешней России бунт парламентариев против вождя. Таким образом, думается, что, оставайся Ходорковский на свободе, он никак не смог бы установить парламентскую республику во главе с самим собой вместо республики президентской во главе с Путиным.
Четвертая гипотеза состоит в том, что дело Ходорковского запугало злостных неплательщиков налогов, и с тех пор доходы в казну стали исправно собираться. Так что самый богатый бизнесмен страны должен был обязательно пострадать в показательных целях, раз уж по-хорошему бизнес платить государству не хотел. Трудно сегодня оценить, в какой мере сбор налогов улучшился благодаря запугиванию бизнеса, а в какой – благодаря общему подъему экономики, но, скорее всего, «показательная порка» оказала свое воздействие. Однако такого рода методы «работы с бизнесом» – это всегда палка о двух концах. Сбор налогов улучшается, но ухудшается инвестиционный климат. Собственник чувствует себя незащищенным. Он понимает, что в интересах государства над ним всегда могут совершить любое насилие.
До кризиса 2008 - 2009 гг. значение налогового фактора, пожалуй, доминировало над значением фактора инвестиционного. Россия рассматривалась как золотое дно, а потому капитал, склонный к риску и ориентирующийся на высокую прибыльность, готов был идти в нашу страну. Однако с 2010 г. все переменилось. Даже сам Путин отмечал, что у нас очень плохой инвестиционный климат, хотя, понятно, не уточнил, что страх собственника в значительной мере порожден делом Ходорковского и некоторыми «мелкими» историями того же плана. И вот сегодня мы имеем очень низкие темпы роста экономики. Налогов все равно не хватает, и государство рассматривает возможность осуществления новых поборов с населения и бизнеса, а страхи предпринимателей в этой связи лишь увеличиваются. В общем, Ходорковский оказался типичной курицей, несущей золотые яйца. Курятинкой мы полакомились, съели все дочиста, но яичек теперь уже не видать.
Пятая, наиболее маргинальная трактовка проблемы сводилась к тому, что Путин в духе чекистов сталинских времен начинает в России массовый террор. Десять лет – это достаточный срок для того, чтобы перейти от замысла к реализации, однако ничего похожего на сталинские репрессии у нас нет. «Зачистки» политического и экономического пространства всегда избирательны и практически всегда приносят конкретную осязаемую выгоду кому-то из лиц, находящихся во власти или тесно с ней связанных.
О данной гипотезе, возможно, не следовало бы даже упоминать, однако, как ни странно, по сей день встречаются в прессе заявления, будто бы Путин строит тоталитарный режим и вот-вот начнет массовые репрессии. Когда читаешь подобные тексты, полезно помнить, что точно такие же предположения делались 10 лет назад и даже раньше.
Шестая гипотеза состоит в том, что Путин лично обиделся на Ходорковского за то, что тот еще в первой половине 2003 г. на одной из встреч президента с бизнесом прямо намекнул на коррупцию в верхах.
В пользу этой гипотезы с тех пор явно говорили два факта. Во-первых, напоминающее месть жесткое преследование лично Ходорковского после того, как у него был изъят весь бизнес и он перестал представлять всякую (даже гипотетическую) опасность для политической системы. Во-вторых, то, что против Алексея Навального, говорящего о коррупции в верхах, сегодня действуют точно так же - по принципу «сам такой». Однако есть множество случаев, когда политики, осуществляющие серьезные расследования о коррупции в верхах, лишь маргинализируются, но не преследуются в уголовном плане. Такова, например, судьба Бориса Немцова, написавшего несколько брошюр о коррупции. Да и судьба Навального сегодня явно несравнима с судьбой Ходорковского.
Что же мы имеем в «сухом остатке»? Если отбросить фантазии, мы видим лишь одно реальное следствие «дела Ходорковского». Многомиллиардное имущество опального олигарха перешло в другие руки. Формально – в государственные. Но мы хорошо знаем, как можно пользоваться государственным имуществом в современной России при отсутствии парламентского контроля и независимых журналистских расследований, при дружественном отношении к высокопоставленным чиновникам со стороны силовиков и руководства ключевых телеканалов.
Как изменилась Россия за 10 лет с посадки Ходорковского, мы теперь знаем. Осталось ждать не так долго, чтобы получить ответ на вопрос, какие изменения последуют, если в 2014 году он выйдет на свободу.
Дмитрий Травин, специально для "Фонтанки.ру"