119 лет назад у баронессы из знатного нидерландского рода от супруга, литвинского шляхтича, родился поэт Георгий Иванов. Великий поэт-макабрист.

* * *
Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать,
Печаль моя! Мы в сумерках блуждаем
И, обреченные любить и умирать,
Так редко о любви и смерти вспоминаем.

Над нами утренний пустынный небосклон,
Холодный луч дробится по льду…
Печаль моя, ты слышишь слабый стон:
Тристан зовет свою Изольду.

Устанет арфа петь, устанет ветер звать,
И холод овладеет кровью…
Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать
Воспоминаньем и любовью.

Я умираю, друг! Моя душа черна,
И черный парус виден в море.
Я умираю, друг! Мне гибель суждена
В разувереньи и позоре.

Нам гибель суждена, и погибаем мы
За губы лживые, за солнце взора,
За этот свет, и лед, и розы, что из тьмы
Струит холодная Аврора…

* * *
Упал крестоносец средь копий и дыма,
Упал, не увидев Иерусалима.

У сердца прижата стальная перчатка,
И на ухо шепчет ему лихорадка:

— Зароют, зароют в глубокую яму,
Забудешь, забудешь Прекрасную Даму,

Глаза голубые, жемчужные плечи…
И львиное сердце дрожит, как овечье.

А шепот слышнее: — Ответь на вопросец:
Не ты ли о славе мечтал, крестоносец,

О подвиге бранном, о битве кровавой?
Так вот, умирай же, увенчанный славой!

* * *
В небе нежно тают облака:
Все обдумано и все понятно,
Если б не бессонная тоска,
Здесь бы мне жилось почти приятно

И спокойно очень. Поутру
Вкусно выпить кофе, прогуляться
И, затеяв сам с собой игру,
Средь мимоз и пальм мечтам предаться,

Чувствуя себя — вот здесь — в саду,
Как портрет без сходства в пышной раме.

Если бы забыть, что я иду
К смерти семимильными шагами.

* * *
Вот дуры едут в первом классе,
Не думая о смертном часе.
Когда настанет смертный час,
На что вам будет первый класс?

* * *
Пароходы в море тонут,
Опускаются на дно.
Им в междупланетный омут
Окунуться не дано.

Сухо шелестит омела,
Тянет вечностью с планет…
…И кому какое дело,
Что меня на свете нет?

* * *
Все чаще эти объявленья:
Однополчане и семья
Вновь выражают сожаленья…
"Сегодня ты, а завтра я!"

Мы вымираем по порядку —
Кто поутру, кто вечерком.
И на кладбищенскую грядку
Ложимся, ровненько, рядком.

Невероятно до смешного:
Был целый мир — и нет его…

Вдруг — ни похода ледяного,
Ни капитана Иван ва,
Ну абсолютно ничего!

* * *
В зеркале сутулый, тощий.
Складки у бессонных глаз.
Это все гораздо проще,
Будничнее во сто раз.

Будничнее и беднее —
Зноем опаленный сад,
Дно зеркальное. На дне. И
Никаких путей назад:

Я уже спустился в ад.

119 лет назад в семье земского врача родилась поэт Вера Звягинцева. Подруга Цветаевой и Тарковского. Отказалась от карьеры актрисы ради поэзии. А зарабатывать на жизнь пришлось переводами. Благодарные армяне разыскали заброшенную могилу Звягинцевой на деревенском кладбище и установили каменное надгробие. Со свастикой.

Я в Ионическом море купалась,
Мрамор Акрополя трогала я,
В сердце змеиным укусом осталось
Утро Стамбула — отрава моя.
На Арарат я глаза проглядела
И под Эльбрусом рвала барбарис
Как на качелях, душа то и дело
Кверху взлетала и падала вниз.

Но почему-то мне снится и снится
Маленький, пыльный, глухой городок,
Снятся ночей воробьиных зарницы,
Мартовский тонкий, непрочный ледок,
Снятся ряды трехоконных домишек,
Сизый дымок из соседней трубы
В соснах на горке ватага мальчишек,
Шлёпающих босиком по грибы,
Запахи сена и черного хлеба,
Невдалеке тарахтенье телег
Зеленоватое бледное небо,
И у костра над рекою ночлег,
Да в огороде у старого дома
Заросль гороха — ребяческий рай,
Все, что до боли сердечной знакомо —
Весь мой простой, средневолжский мой край.
Нет, не заменит ничто никогда мне
Первой любви моей к милой земле,
В юности канувшей, в юности давней,
Все еще тлеющей жаром в золе.

* * *
Ты не снись мне. Не могу я
Даже в темных дебрях сна
Вспоминать про жизнь другую
Раз мне эта суждена.

Я давно уж научилась
Обходиться без любви,
И меня ты, сделай милость,
В снах любимой не зови.

Все прошло. Как не бывало
Полудетской теплоты,
На земле похолодало,
Рук моих не греешь ты.

Счастья моего желая,
Веря жизни, не судьбе,
Завещал ты, чтоб жила я
Без тебя, как при тебе.

Вот я и живу. Не плачу.
Часто очень весела.
От людей сиротство прячу —
У людей свои дела.

Так не снись мне постоянно,
После радостного сна.
Вспоминать одной так странно,
Что была я не одна.

* * *
Не пастушка и не Психея,
Просто женщина в старой тоске,
Сердце на солнце грея,
Что-то пишет на белом листке.

И, бумагу свернув свирелью,
Милому другу поет,
Как страшно под злой метелью
Застывает кровь в красный лед.

И о том еще, и об этом
И о всех пролетевших днях.
Можно звать и не звать поэтом
Ту, которая плачет в стихах.

Засыпает день... Засыпает...
Холодная скоро постель.
Пусть же поет, как знает,
Бумажная моя свирель.

ПСИХЕЯ

Остановилась у чужого дома;
Кусты шиповников склонились у колен.
И дом, и сад — все чуждо и знакомо.
Как долгий сон — скитанья вечный плен.

Не отзываются чужие за стенами,
Бледна на лютне тонкая рука.
А за цветущими шиповника кустами
Дорога пыльная темна и далека.

ЗВЕЗДА.

В неудаче, в болезни, в горе,
А вернее сказать всегда
На огромном земном просторе
Человеку нужна звезда.
Пусть порою за облаками
Еле-еле она видна,
Пусть её не достать руками,
Словно жемчуг с морского дна.
Пусть её не поймаешь в сети , —
От неё бы сгорела сеть, —
Без неё не прожить на свете,
Не прожить и не умереть.
Неизвестно ей, безымянной,
Что я верно её люблю,
Что все горести, все обманы
Под сияньем её стерплю.

Если даже выдумка это,
Сохрани её, сбереги,
Без её далёкого света
Мне порой не видать ни зги.
Перед тем, как усну в гробу я
Приоткрыть окно попрошу —
Полюбуюсь на голубую
И сама её погашу.