Оригинал взят у vespro в post
И все-таки - это странное время, вы как хотите.
Лично от меня требует довольно большого напряжения умственных усилий.
Голову приходится держать руками, потому что ее все время норовит снести.

Просто время такое. Странное время.
Можно быть или против, или за.

Вот уже больше года я раз за разом объясняю незнакомым людям и близким друзьям, что мне НЕ НРАВИТСЯ акция Пусси Райот в ХХС. НЕ НРАВИТСЯ. Вообще. Ни разу. Еще меньше мне нравится акция в Биологическом Музее.
"Значит, по-вашему, их правильно посадили?!" - слышу я в ответ (интонации - от негодования до восторга).
Нет, их неправильно посадили. Их страшно, ужасно, возмутительно, отвратительно и БЕЗЗАКОННО посадили.
"Значит, они правильно сделали?!"
Нет, они неправильно сделали - если вас моё ИМХО интересует. Но и посадили их НЕПРАВИЛЬНО.
И можно я сформулирую? Они не НЕВИННО ОСУЖДЕННЫЕ, а НЕСПРАВЕДЛИВО и БЕЗЗАКОННО осужденные. Вы понимаете разницу?

Вот сейчас я, как и вы все, много читаю про Ходорковского.

Он на год старше меня. Я - 1964, он - 1963 года. Наша с ним юность прошла в одно и то же время. Он был освобожденным заместителем секретаря комитета ВЛКСМ в своем институте. Вы простите мне мою старческую слабость, но для меня это кое-что значит.

Он был с этим своим ЮКОСОМ безукоризненно честен в те лихие девяностые?
Простите меня еще раз, но безукоризненно честна была моя мама.
Моя нищая мама, которая тут недавно плакала, когда ей показалось, что у нее стиральная машина сломалась, неужто новую покупать, это же ТАКИЕ ДЕНЬГИ.

Так что, правильно его посадили?
Мама моя уверена, что правильно.
И все 10 лет его отсидки (верю, что он очень сильно изменился за эти страшные годы, искренне верю) я маме объясняла, что он осужден не НЕВИННО, а БЕЗЗАКОННО. Потому что если он вор, то тот, кто его в тюрьме держит, должен быть НЕ ВОР. А он ВОР, только ХУЖЕ.

А вчера мама зло спросила меня: "Что ты радуешься, что его выпустили?"

И я снова стала рассказывать своей несчастной маме про справедливость для всех, про равенство перед законом, про то, что в ТАКИХ тюрьмах, как в России, человек не должен сидеть вообще никогда и ни за что, потому что с человеком так нельзя обращаться ни при каких условиях...

Мы с мамой сошлись на женском. Нам его жалко. Он умница и красавец. И мама больна у него...
И слава Богу, что отпустили.

Я это все записываю после того, как прочла текст в "Снобе" про отношение Познера ко всему произошедшему.
Мне в том, что Познер сказал, показалось отвратительным одно. Вот это: "Видимо, Владимир Владимирович такой человек, с которым лучше такие вещи не делать. Он не прощает таких вещей!"

И мне, и Познеру, и всем вам должно быть НАПЛЕВАТЬ на то, что именно прощает или не прощает некто Путин.
Кошке своей он может "не прощать" обоссанные тапки. Как максимум.
А остальное должно быть ПО ЗАКОНУ.

Ладно.
Я очень рада, что МБХ вышел из тюрьмы. Я очень рада, что он в Германии. И увидел маму, жену и детей.

Но у меня на полке не стоит его фотография, и от нее свет не исходит.

Это место у меня на полке занято Антонием Падуанским.
Вот от него правда свет исходит.
Там статуя такая... Пластмассовая. С добавлением фосфора.

Обменное

21.12.2013

Улетевший Ходорковский, не признав своей вины, всем напомнил, как Буковский высылался из страны. Выпьем, братцы, где же кружка! Не дожали до конца. Всем припомнилась частушка неизвестного певца: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана. Где б найти такую вещь, чтоб на Брежнева сменять?».

Наконец являет милость наш озерный исполин: опустить не получилось — отпускают, но в Берлин. Верьте мнению поэта, друга Феба и камен: не помилованье это — это именно обмен. Вспомним Трифонова снова: он задолго до элит раскусил, что это слово нашу жизнь определит. Да никто и не скрывает, не соврет и лидер наш: милосердья не бывает, а бывает баш на баш. Пароходы даже Ленин отпускал не просто так... На кого же он обменен? — вот загадка для писак, вот над чем сегодня бьются наши лучшие умы, как спириты вертят блюдце. Что ж, попробуем и мы.

Может, наши дипломаты со страховками мутят, и теперь за это Штаты Ходорковского хотят? Но едва ли даже Штатам так страховка дорога, чтоб за это им, проклятым, выдать главного врага. Может быть, Барак Обама предложил ему ничью и сказал про Сочи прямо: отпускаешь — прилечу? Но прибытие Обамы, несмотря на шум и вес, разве стоит целой драмы с самолетом МЧС? Может быть, ударил в спину европейский их кагал: не пускаешь Украину — так хоть Мишу бы отдал? Но по мненью исполина, окормляющего нас, разве стоит Украина олигарха номер раз?! Некто Рар, мужчина светский, поспешил утешить всех: дипломатии немецкой в этом кроется успех. Да, Германия толкова, — но с учетом нефтецен что она ему такого предложить могла взамен? Деньги? — их у нас как грязи, мы их тратим, как говно. Может быть, архивы Штази? Так раскрыты ведь давно. Главный враг, отбывший десять, всех пугающий пример, — чем его уравновесить? Разве только ГДР? Я, однако, не уверен, варианты рассмотрев, будто Дрезден или Шверин станут вотчиной РФ. Тут нужна иная ставка — и ни местное ворье, ни любой новейший Кафка не предвидели ее.

Не напрасно это чудо ставит прессу кверху дном: узник выпущен отсюда при условии одном. Здесь, под сводом наших грузных, вечно пасмурных небес, есть другой российский узник, наш второй Эдмон Дантес. Непонятною виною он пред кем-то виноват и за красною стеною заточен в кремлевский ад. Может он лететь хоть в Сочи, хоть в Неаполь, хоть в Афон — но из этой вечной ночи ускользнуть не может он. Горек взор его, как хина. Мозг его горит огнем. Заржавевшая махина нынче держится на нем. Но при всем его пацанстве, о котором нам твердят, — не бывает вечных царствий, и его освободят. Бросит он свою работу, скажут нам, что он исчез и доставлен к самолету вертолетом МЧС — и страна его поздравит воем радостной толпы, и куда тогда направит он усталые стопы и натруженную спину после всех российских смут? Видно, к городу Берлину. Больше вряд ли где возьмут.

Оттого-то и услуга, и свобода без суда...

Знать, и вправду друг от друга им не деться никуда.

Мудрец знает, что невозможно знать что-нибудь, и поэтому никогда не сомневается в себе.
Дурак находит моментальный фрагмент правды и строит вокруг этого целую церковь.
Уцепившись за свой фрагмент, он тоже не сомневается в себе, поскольку, отказываясь смотреть на другие возможности, он видит только свой фрагмент, который уже успел устареть.